От Автора.
Майор американской армии Джордж Рэйси Джордан в годы Второй Мировой войны, с мая 1942 по июнь 1944 являлся экспедитором по ленд-лизу и офицером связи с русскими в двух основных центрах США по отправке этих грузов в СССР. Проверяя документы на отправляемый груз и инспектируя сам груз, майор неоднократно убеждался в том, что в огромных партиях, находившихся под прикрытием дипломатического иммунитета из его страны уходят секретные технологии и другие военные секреты. Его рапорты вышестоящему начальству о выявленных фактах шпионажа оставались без внимания. Майор понял, что столкнулся с бюрократами, которые безразличны к интересам своей страны и возможно являются коррумпированными соучастниками преступлений. Он стал вести дневник, записывая в него все, что видели его глаза и слышали уши. После войны, добавив к своим записям свидетельства других очевидцев, с помощью друзей-журналистов, майор Джордан написал книгу.
Книга произвела эффект, обратный тому, который он ожидал. Майор был атакован политиками и прессой своей страны, стремившихся не допустить огласки фактов, которые он привел в своей работе. Гонения против него продолжались почти три года, их целью было утаить скандальную информацию, чтобы она не стала достоянием общественности. Преследования прекратились только после слушаний в Конгрессе, в ходе которых правота майора Джордана была признана, все приведенные в его книге факты были подтверждены специальным расследованием комиссии ФБР.
Однако его книгу постарались скрыть от мировой общественности, а в СССР о ней вообще не узнали. Я перевел книгу майора на русский язык и разбил ее тексты на шесть частей, по тематике. На этом своем сайте я публикую цикл из четырех частей под общим названием «Однажды в Америке», в нем представлены наиболее скандальные истории из книги майора Джордана.
В этой публикации – рассказ майора о том, как ему удалось вскрыть факт вывоза из страны секретной военной документации курьерами НКВД. Та операция едва не стоила ему жизни. Рассказ майора убеждает вдумчивого читателя в том, насколько наивны были (и остаются!!) американцы доверяя русским. Причина непонимания в том, что американцы считают русских такими же христианами как они сами, не понимая что имеют дело с азиатами, наследниками морали татарской орды у которых апологеты “не убий” , “не укради” могут вызвать разве что смех.
=== === ===
Из дневника майора Джордана:
“…В то время как мы отправляли воздушным мостом грузы помощи в Россию, по этому мосту из России к нам проникали шпионы. После возвращения в Грейт-Фоллс я продолжал убеждаться в этом, был свидетелем абсолютно бесконтрольного въезда советского персонала в Соединенные Штаты. Я неоднократно видел, как неопознанные личности спрыгивали с самолета, прибывшего на нашу базу из России. Они бежали к забору, перепрыгивали через него и бежали далее, к стоянке такси. Наверняка перед полетом они получали подробный инструктаж, ибо знали что им нужно делать и куда бежать. Это была идеальная схема для внедрения шпионов в нашу страну, с первого дня использования нашего маршрута для отправки грузов, во время и даже после войны.
Не только я видел все это. Генерал-майор Фоллетт Брэдли, ВВС США (в отставке), был одним из тех, кто создал специальный воздушный мост “АлСиб” (Аляска-Сибирь), известный как «Pipeline». Его заявление было напечатано в газете “Нью-Йорк таймс” от 31 августа 1951 года: “…Мне лично известно, что начиная с начала 1942 года русские гражданские и военные агенты спецслужб Сталина нелегально проникали в нашу страну, в большом количестве…”.
В это трудно поверить, но я свидетельствую, что в 1943 году в Грейт-Фоллс не было пропускного контроля. Всего лишь один инспектор Рэндольф К. Харди выполнял двойную работу для Министерства финансов и Таможенной и иммиграционной службы. Он был старым человеком, в возрасте более 70 лет. Его оффис находился в городе, в четырех милях от аэродрома. Мистер Харди играл на органе в местной церкви и часто, когда его присутствие на пограничном посту было необходимо, мне говорили, что он репетирует и не может прерваться. Я взял на себя обязанность обеспечить его телефоном, пишущей машинкой, письменным столом, картотекой, стенографисткой, переводчиком и служебной машиной.
В конце концов я был вынужден повесить над дверью собственного кабинета большую вывеску с надписью на русском и английском языках: “Таможенное управление – здесь”.
Когда мистера Харди не было на месте, я сам требовал паспорта у прибывших и записывал их имена и данные. Это не входило в мои обязанности, но список русских шпионов в нашей стране начал в моем дневнике разрастаться стремительно. В итоге у меня в списке уже было 418 имен этих непрошеных гостей. Уверен, ведомство г-на Гувера (ФБР) было бы весьма заинтересовано в том, чтобы получить копию этого списка…».
«ЛИЧНЫЙ БАГАЖ..?»
“…Несмотря на эмоции, мои отношения с полковником Котиковым оставались доверительными. Я делал все возможное для ускорения российских поставок; получаемые мною директивы были четкими и я выполнял их в меру своих возможностей. Но однажды мое внимание привлек необычный факт. В Москву нашим маршрутом отправлялось огромное количество черных чемоданов из лакированной кожи, всегда тщательно перевязанных белым шнуром и запечатанных красным сургучом.
Первую партию черных чемоданов, в количестве шести штук, которые находились в ведении русского офицера, я пропустил без вопросов после его заявления о том, что это “личный багаж”. Но количество чемоданов постепенно увеличивалось до десяти, двадцати, тридцати и, наконец, до партий в пятьдесят штук, которые весили почти две тонны и занимали весь грузовой отсек самолета. Офицеры сопровождения были заменены вооруженными курьерами, которые всегда были парами, а предлог у русских для уклонения от досмотра сменился с “личного багажа” на “дипломатический иммунитет”.
Тонны материалов в этих чемоданах направлялись в Советский Союз, но я понятия не имел, что это такое. Если бы меня допрашивали, я должен был бы сослаться на незнание. Это было абсолютным нарушением моих обязанностей. Я как отправляющий грузы инспектор, должен был знать какие грузы я отправляю. Поэтому стал донимать полковника Котикова расспросами и протестами. Он отвечал мне одним и тем же рефреном, мол, чемоданы относятся к “высшей дипломатической категории”.
На что я возразил ему, что чемоданы отправлены не советским посольством, а какой-то “Комиссией по издательству” от советского правительства в Вашингтоне. Полковник продолжал убеждать меня в том, что независимо от принадлежности, на чемоданы распространяется дипломатический иммунитет.
Эти грузы входили в мою компетенцию, я имел все полномочия убедиться в том, что содержимое чемоданов действительно подпадает под категорию дипломатических грузов. В конце-концов полковник видя мою настойчивость, вероятно стал опасаться, что в один из дней я попытаюсь проверить эти чемоданы.
Русские попросили предоставить им для этих чемоданов отдельную комнату, которая бы замыкалась на замок. Единственным таким помещением на складе был отсек, в котором находились пакеты с медикаментами. Я предоставил этот отсек в распоряжение полковника Котикова. Курьеры сопровождавшие груз чемоданов сменяли друг друга и пока один из них спал на чемоданах, его спутник стоял на страже. В этом помещении среди медикаментов был морфий и вскоре была обнаружена пропажа значительной его части. Возможно, я несправедливо подозревал русских в краже, но они были единственными, кто оставался в отсеке с медикаментами без свидетелей…»
“…Однажды в марте 1943 года, в четыре часа холодного дня, полковник Котиков пригласил меня отужинать в ресторане. При этом он с улыбкой достал из карманов своей куртки две бутылки с длинными горлышками. Водка!
Приглашение я принял с удовольствием и одновременно с любопытством. Уже почти год я связан с полковником Котиковым и его сотрудниками, но никогда с ними не ужинал. Они обедали с нами в офицерском клубе, но ужинали в других ресторанах или в гостинице “Радуга”, где проживали. Это был первый раз, когда они пригласили американца на вечернюю трапезу.
В нашем офицерском клубе русские были крайне рассеянны, часто забывая оплатить напитки из бара. Эта их «рассеянность» обходилась нам примерно в 80 долларов ежемесячно, и мы решили исправить ситуацию. В клубе было несколько игровых автоматов, к которым русские были неравнодушны. Мы решили “выделить” один автомат для оплаты их напитков. Благодаря однорукому механическому автомату нам удалось заставить их платить за выпивку.
Теперь они приглашали меня на ужин, предлагая выпивку бесплатно. Я понял что они хотели что-то от меня получить. Что понадобилось им от меня на этот раз? Действуя по наитию, я отказался от предложения полковника Котикова ехать в город на его “Понтиаке”. Я решил ехать на штабной машине, в которой был водитель-солдат. В случае необходимости я предпочитал иметь собственную мобильность. Мне было назначено присоединиться к вечеринке в семь часов, в ресторане, известном как “Каролина Пайнс”.
Времени оставалось мало, поэтому я поспешил узнать у нашего начальника технического обслуживания, планируют ли русские какие-либо полеты. Он ответил, что да, у них на линии стоит самолет С-47, готовится к полету. Его уже прогревали с помощью нагревателей Нельсона – больших холщовых мешков, которые надевались на двигатели и пропеллеры, в мешки подавался горячий воздух. Зимние температуры на аэродроме могли быть такими же суровыми, как в Фэрбенксе, от 20 до 70 градусов ниже нуля. Масло иногда замерзало как камень и требовалось от двух до четырех часов, чтобы оттаять двигатель.
Русские вольготно вели себя на авиабазе, но у меня была власть, с которой им приходилось считаться. Самолеты для перевозки грузов по ленд-лизу поставлялись в Грейт-Фоллс и Фэрбенкс американскими пилотами. Дальше их пилотировали русские летчики. Но ни один самолет не мог улететь без моего разрешения, я имел право задержать или посадить любой самолет, в любое время.
В мое отсутствие разрешение давал летный офицер. Я позвонил на диспетчерскую вышку, назвал номер телефона ресторана и отдал распоряжение, что ни один грузовой самолет не должен быть выпущен в Россию без моего личного разрешения. Занятый своими мыслями, я поехал в “Каролину Пайнс”.
Ресторан находился на втором этаже большой каркасной постройки, с наружной лестницей, похожей на пожарный выход. В компании приглашенных были пятеро русских и один американец, то есть я. Полковник Котиков выступал в роли хозяина, а среди гостей был полковник Г.Е. Цветков, начальник отдела истребителей Советской Закупочной Комиссии.
Когда полковник Котиков достал свои бутылки с водкой, я решил, что будет вполне цивилизованно в этой “маленькой России” поступать как русские. Я практически не пью, мой годовой рацион не превышает одной бутылки виски, в среднем. К счастью для меня, количество водки было ограничено. Вместо обычных больших бокалов на столе были маленькие рюмки.
Наш хозяин предложил первый тост “за великого Сталина”. Мы опрокинули в свои рты огненную жидкость и я, подражая русским, держал свою рюмку вверх дном, в вытянутой руке. Наполнение было мгновенным и второй тост был “за Новикова”. Я спросил, кто он такой. “Великий фельдмаршал Новиков, – ответили мне, – есть Главнокомандующий ВВС Красной Армии. Третий тост был за Покрышкина. О нем я тоже никогда не слышал и мне сказали что полковник Покрышкин – советский ас, на счету которого 48 сбитых немецких самолетов.
Поскольку русские провозглашали тосты за своих, я решился предложить тост за президента Франклина Д. Рузвельта. Тост был выпит с готовностью. Далее я предложил тост за моего шефа, генерала Генри Х. Арнольда, командующего ВВС армии США. После чего мы уселись на стулья вокруг стола.
В 8:30, когда мы уже выпили две трети водки, официантка вручила мне сообщение, написанное карандашом. Текст уведомлял меня позвонить на диспетчерскую вышку, немедленно. Я вышел в коридор и позвонив по телефону-автомату узнал, что самолет С-47 прогрелся и пара недавно прибывших курьеров требует разрешения на взлет. Не возвращаясь в столовую я накинул пальто, спустился по лестнице и приказал водителю мчаться на полной скорости к ангарам, расположенным в четырех милях.
Когда мы приблизились к самолету, из его открытой двери показалась фигура грузного, бочкообразного русского курьера. Его спина была прислонена к косяку портала, руками и ногами он закрывал вход в самолет. Я вскарабкался по трапику наверх, он попытался остановить меня своим животом. Я оттолкнул его и оказался внутри.
Салон был тускло освещен одинокой электрической лампочкой. На полу я увидел гору знакомых черных чемоданов, перевязанных белыми веревками и с печатями из малинового воска. На них, откинувшись на локтях, лежал второй русский, более худой, чем первый. Он вскочил на ноги когда я вошел. Оба курьера были зрелыми мужчинами, лет сорока, под кожаными куртками на них были надеты типовые синие костюмы, какие носили русские. У каждого из наплечной кобуры торчала рукоять пистолета.
Моей первой мыслью была: “еще одна куча этих проклятых чемоданов!” Второй мыслью было что если я когда-нибудь собираюсь досмотреть их, то сейчас самое подходящее время. Я дал русским понять, что намерен это сделать.
Тут оба словно сошли с ума. Они отталкивали меня руками и выкрикивали снова и снова единственное английское слово, которое они, похоже, знали: “diplomatic!”.
Я отмахнулся от них и достал из кармана металлическую ручку, в которую было встроено лезвие безопасной бритвы. Я носил эту ручку с собой вместо карманного ножа.
Поняв что я собираюсь делать, тощий курьер бросился лицом вниз на чемоданы, раскинув руки и ноги в стороны, чтобы закрыть как можно больше своим телом. Я вытащил из-под него один из чемоданов и он вскочил на ноги, когда я начал резать первый шнур. При этом их крики усилились до истерики. Когда я открывал чемодан, у меня мелькнула третья мысль, от которой на лбу выступил пот.
Ведь эти вооруженные русские были вне себя от отчаяния. Один был впереди, второй сзади меня. Предположим, один из них выстрелил бы мне в спину… Не стало бы американского свидетеля, а мою смерть они могли бы выдать за “прискорбный несчастный случай”.
В тридцати футах от самолета нес патрульную службу солдат. Я позвал его и он захрустел ботинками по снегу. Нагнувшись с борта самолета, я тихо спросил, имеет ли он боевой опыт. Он ответил, что да, воевал в южной части Тихого океана.
“Я собираюсь досматривать этот багаж, – сказал я ему и хочу, чтобы вы смотрели на этих двух русских, они оба вооружены. Если один из них направит на меня пистолет, я хочу, чтобы вы взяли его первым. Вам понятно?”
После секундного раздумья он посмотрел мне в глаза: “Сэр, это приказ?” Я ответил ему, что это приказ. После этого солдат щелкнул затвором своей винтовки и дослав патрон в ствол, привел оружие в боевую готовность. Он был достаточно высок для того, чтобы видеть внутренность салона, его голова была на высоте порога и дуло его винтовки смотрело внутрь салона.
Видя это, один из курьеров выпрыгнул из самолета и помчался к ангарам, где были телефоны. Лицо другого исказила гримаса и сдерживаясь чтобы не расплакаться, он начал завязывать шнуры, которые я разрезал.
Открыть чемоданы было несложно, русские купили самые дешевые что были на рынке. На них не было замков, только пары застежек. Все они отправлялись по одному адресу, который я прочитал в накладной: “Директору Института технико-экономической информации, Чкаловская, 47, Москва 120, СССР”.
Я решил провести выборочную проверку – проверять один чемодан из каждых трех. Так я открыл и досмотрел, пожалуй, восемнадцать из пятидесяти. Мой обыск был довольно тщательным, поскольку я искал морфин (я его не нашел). Чемоданы были набиты бумагами, все они были в больших конвертах. Свет в самолете был настолько слабым, что невозможно было прочесть текст без использования фонарика. Мне пришлось снять перчатки и мои пальцы тут же занемели от холода.
В моем кармане случайно оказался карандаш и я делал им пометки на двух больших конвертах, используя свое колено в качестве стола. Я делал запись о содержимом каждого досмотренного чемодана. Позже, в течение нескольких следующих дней я переписывал эти свои каракули в реестр, после чего уничтожил конверты. Одна из страниц реестра воспроизведена в моей книге на страницах 80-81.
Первое, что я обнаружил, заставило меня хмыкнуть от возмущения. Это был пухлый конверт с правилами перевозки четвероногого скота. Неужели ради этой ерунды американские пилоты рисковали своими жизнями? Но открыв следующий конверт я обнаружил в нем таблицы с перечнем железнодорожных миль от практически любой точки Соединенных Штатов до любой другой. Это уже было интересно. В этом конверте были аккуратно упакованы десятки дорожных карт, из тех, что продаются на заправочных станциях всем желающим. Но я отметил, что карты содержали “странные пометки”. А именно, все эти пометки рисовали карту американских промышленных предприятий по всей стране, с названиями и местами.
Следующий чемодан, который я открыл, был набит материалами, собранными в Америке официальным советским телеграфным агентством новостей “Тасс”.
Третий чемодан был набит бумагами нью-йоркской компании “Amtorg Trading Corporation”, владельцем которой было правительство России. Одна из папок в этом чемодане содержала коллекцию карт по Панамскому каналу с отметками, показывающими стратегические точки в зоне канала и расстояния до островов и портов в радиусе 1 тысячи миль.
Другая папка была заполнена документами, относящимися к Абердинскому полигону, одному из наиболее “чувствительных” районов военных действий. Судя по содержимому других чемоданов их можно было бы сортировать под заголовками: “станки”, “доменные печи”, “нефтеперерабатывающие заводы”, “сталелитейные заводы”, “горнодобывающая промышленность”, “уголь”, “бетон” и тому подобное.
Иные папки были набиты военно-морской информацией о судоходстве. В них были сотни коммерческих каталогов и научных журналов.
Я отметил, что были письма от некоего Якова Ломакина. Впоследствии, будучи советским генеральным консулом в Нью-Йорке, он сыграл роль в инциденте с “прыжком на свободу” мадам Касенкиной, за что его вынудили покинуть страну.
Я также обнаружил подборки информации о Мексике, Аргентине и Кубе. Пачки документов, судя по канцелярским отметкам, были предоставлены Министерством сельского хозяйства, Министерством торговли и Государственным департаментом.
Все листы этих документов были обрезаны вплотную к тексту, белые поля удалены. Я подумал, что это было сделано либо для экономии веса, либо для удаления штампов “Секретно”, “Конфиденциально” или “Ограничено”, которые могли находиться на обрезанных полях страниц.
Я отчетливо помню пять или шесть папок Госдепартамента, скрепленных прочными резинками. К каждой была прикреплена закладка. Первая гласила: “От Сайра”. Я записал это имя, потому что в моей голове пронеслось, что кто-то с таким именем недавно был Верховным комиссаром на Филиппинах. Я записал еще пару имен, но не могу вспомнить другие имена на папках Государственного департамента.
В одном из документов был отчет офицера американской армии о поездке на Ближний Восток. Я прочитал его с пристальным вниманием. В документе я обнаружил отрывки, в которых говорилось о советской военной мощи в этом регионе и вокруг него.
Недоумение вызвали обнаруженные объемные копии отчетов, которые американские атташе в Москве доверяя русским курьерам пересылали в дипломатических пакетах своему начальству в Вашингтоне. Любопытно, что подумают эти офицеры, если узнают, что их самые секретные депеши возвращаются в советскую столицу для ознакомления теми самыми лицами, которых они обсуждали и, возможно, осуждали.
Следующий чемодан, открытый в ходе обыска, содержал инженерные и научные работы. Они изобиловали формулами, расчетами и профессиональным жаргоном. Я уже собирался закрыть этот чемодан и пройти дальше, когда мое внимание привлек один документ. В оглавлении было написано такое, чего американец не напишет никогда: “Белый дом, Вашингтон”. Столица США город Вашингтон находится в округе Колумбия (Washington D.C.). Это всегда указывается в официальных документах, чтобы не путать со штатом Вашингтон, что на тихоокеанском побережье нашей страны. Как потенциальный владелец участка в 80 акров на берегу озера в штате Вашингтон, я был удивлен отсутствием в заглавии “округ Колумбия”.
При свете фонарика я внимательно изучил эту бумагу. Это была короткая записка на двух листах, написанная неровным, наклоненным вправо шрифтом. Имя человека, к которому она была обращена, “Микоян”, было для меня совершенно новым. (Впоследствии, расспрашивая полковника Котикова, я узнал, что А.И. Микоян в тот момент был человеком № 3 в России, после премьера Сталина и наркома иностранных дел Молотова. Он был наркомом внешней торговли и советским боссом нашей программы ленд-лиза).
Приветствие начиналось словами: “Мой дорогой господин министр” и состояло из обычных любезностей. Далее отрывок из одиннадцати слов в верхней строке второй страницы произвел на меня достаточное впечатление, я его записал на моем конверте. Этот отрывок был следующим: “…было чертовски трудно получить их от Гровса”.
Командующий сверхсекретным Манхэттенским Проектом, генерал-майор Лесли Р. Гровс был известен в Вашингтонской иерархии своей неприязнью и подозрительностью к России.
Здесь я впервые упомяну об имени, которое стояло в конце последней строки начального листа. Его инициалы были не то “О” или “С”, после чего шли четыре или пять символов, написанных неразборчивым росчерком. Внимательно изучив его, я пришел к выводу. что это слово должно быть либо “Oscar”, если начальная буква была “О”, либо “Carry”, если начальная буква была “С”. Таким образом, полная цитата могла выглядеть следующим образом: “У Оскара (или Кэрри) было чертовски трудное время, чтобы забрать их у Гровса”.
Первое, что я сделал, найдя записку из якобы Белого Дома, это перевернул страницу, в поисках подписи. На конверте я написал карандашом “H.H.”. Возможно, это не совсем точная транскрипция. В любом случае, мое намерение заключалось в том, чтобы на месте идентифицировать в моей хронике записей автора как Гарри Хопкинс.
В Грейт-Фоллс и других местах было принято ссылаться на него как “Harry Hopkins”, без среднего инициала.
Президент Рузвельт, кстати, принял в декабре 1941 года то же сокращение, что и я. Пометка президента, сделанная его собственным почерком, была следующей: “H H – Ускорение! РУЗВЕЛЬТ”. Репродукцию этой записи президента можно увидеть на странице 400 книги Роберта Шервуда.
(в декабре 1941 года Япония напала на американскую базу Пирл Харбор что послужило поводом к объявлению Америкой войны гитлеровской Германии. Из европейской война стала Второй Мировой войной. Примечание мое W.M.).
Майор Джордан продолжает:
“…В то время, когда произошел этот эпизод с чемоданами, я не знал, насколько эти записи об Оук-Ридж, Манхэттенском Проекте и его начальнике генерале Гровсе вообще легальны. Это предприятие считалось “самым охраняемым секретом в истории”. Оно было засекречено до такой степени, что армейским офицерам, знающим о нем, было запрещено упоминать его название в разговорах по частным телефонам даже в Пентагоне.
Генерал Гровс свидетельствовал в ходе слушаний в Конгрессе. Он сказал буквально: “…мой офис отказался бы послать любой документ в Белый дом, не имея на то полномочий, даже если бы об этом попросил лично президент. Я уверен, что если бы расследование выяснило, какое давление и кем оказывалось на офицеров, занимавшихся всеми поставками военного характера во время войны, то было бы обнаружено, что давление с целью отдать России все, что можно было дать, исходило с самого верха и поставки не ограничивались атомными секретами…”
Откуда исходило это давление, вы можете догадаться не хуже меня. Оно безусловно, исходило из Вашингтона и было распространено на индустрию всей страны. Единственное место о котором я знаю, которое было явно закрытым для русских в ранний период – был “Манхэттенский Проект”. Но они в него все же проникли, начиная примерно с октября 1942 года. И у нас не было никаких сомнений в этом..”.
Короче говоря, кажется ясным как день, что если кто-то и пытался что-то утащить у генерала Гровса или у его организации, то ему действительно пришлось бы “чертовски трудно”.
Военный министр Генри Л. Стимсон, комментируя первое применение атомной бомбы, заявил: “С самого начала чрезвычайная секретность и меры безопасности окружали этот проект. Это было лично приказано президентом Рузвельтом, а приказы президента всегда строго соблюдались”, – добавил он с невинной улыбкой…
И далее майор Джордан:
“…Тем не менее, русские, с которыми я работал бок о бок в Грейт-Фоллс, знали об атомной бомбе, по крайней мере, в марте 1943 года. А генерал Гровс имел основания не доверять русским уже в октябре 1942 года! Как и почти все американцы, я получил первый сигнал о существовании атомной бомбы только из новостей о бомбардировке Хиросимы, которые были обнародованы 6 августа 1945 года президентом Трумэном. Через два с половиной года после того, как о бомбе узнали русские!
В одной из глав своей книги я рассказываю о своем тщетном визите в Вашингтон в январе 1944 года, который я совершил чтобы привлечь внимание высших властей к факту предательских нарушений секретности в операции по отправке грузов ленд-лиза по маршруту“Pipeline”. Я ничего не добился ни в Государственном департаменте, ни где-либо еще. И только после сообщения об атомном взрыве, совершенном русскими 23 сентября 1949 года, мне наконец-то посчастливилось встретиться с сенатором Бриджесом и Фултоном Льюисом…но об этом позже…”.
====
“…Было уже после одиннадцати часов, и моя работа по проверке чемоданов была практически закончена, когда в салон самолета ворвался полковник Котиков. Он хотел знать, по чьему приказу я совершаю это как он выразился “безобразие” и крикнул своим охранникам, чтобы меня убрали. Я ответил ему, что выполняю свой долг и, чтобы продемонстрировать свои полномочия, открыл два или три чемодана в его присутствии. Оставив полковника с открытым ртом я покинул C-47 и благодарственным кивком отпустил своего часового.
Когда я пересекал поле в сторону казармы, полковник Котиков догнал меня. Несомненно, он понял, что не в его компетенции форсировать события. Возможно, он также понял, что я осознаю серьезность всего, что видел. Очевидно, доставка чемоданов в Москву лично для него имела жизненно важное значение. Он спрашивал что я намерен делать дальше и в его вопросе была тревога.
Если бы я в полной мере осознал, что обнаружил сегодня, то задержал бы этот самолет, но в конце концов он отправился в Россию. Полковник Котиков попросил меня больше не открывать чемоданы, пока не придут инструкции из военного министерства. Он также сказал, что надеется на мое понимание и что ему не придется добиваться моего перевода. Это уже был почти явный шантаж и угроза, и я ожидал, что меня после этого уволят. Но не получив никаких уведомлений из военного министерства. я подумал, что полковник Котиков не подавал никаких жалоб. Возможно, он не стал рисковать, опасаясь серьезного расследования и раскрытия его шпионских делишек.
О досмотре чемоданов я доложил полковнику Джорджу Ф. О’Нилу, офицеру по безопасности 34-го субдепо. Он был достаточно встревожен происходившим и передал историю своему начальнику в Спокане. Ответа не было, даже после того, как полковник О’Нил предпринял вторую попытку. По-видимому, в верхних кабинетах не считается хорошим тоном подвергать сомнению честность нашего союзника…”
Конец Третьей Части.
Be First to Comment