From the author.
It’s hard to express feelings without expressing emotions. But I’ll try. This is the story of a sailor’s fate. The truth burns like pure alcohol, which not everyone can drink. So it’s watered down with fiction and sweetened with lies. But I’m old-fashioned, I was never taught to lie. So I will pour you the truth as it is, undiluted.
In all civilized countries, seafaring has long been considered a high-risk profession. Seafarers are protected by an international trade union, guaranteed high wages and various benefits. The International Trade Union did not protect Soviet sailors and fishermen. With all the resulting, as they say, disenfranchisement. Because the Soviet political system is feudalism and they are far from civilized countries.
They say that a fisherman is twice a sailor. Soviet fishing trawlers used to go to sea for fishing, the voyage lasted for half a year. The main food of fishermen was frozen meat, tinned food, and cereals. The meat was from the army fridges, where it had survived all the expiry dates. Fresh fruits and vegetables were not part of their diet, as Soviet fishing companies did not spend money on replenishing stocks in foreign ports. In addition, their diet included freshly caught fish which helped. Only in six months, after the end of the fishing season, the trawler was allowed to enter a foreign port for a day or two, where the fishermen were given some money in local currency. The crew was taken into town in small groups for a few hours under the supervision of informers. There they had to proudly present the image of the country of victorious socialism and, of course, avoid drinking places, taverns, and bars.
When they returned to the ship, the crew and the goods they had bought were inspected. In their home port, the ship and the fishermen were searched again by customs officers and border guards with dogs. There was a Soviet song ‘Where the Motherland Begins’. For the sailors, it began with a search for contraband. The fishermen were not supposed to arouse the envy of their fellow citizens with jeans bought from the damned bourgeoisie. They had to heroically overcome the difficulties of their profession and receive the modest wages of a Soviet worker. There was no compensation for risks or injuries. The fishermen’s adherence to the moral image of a builder of communism was closely monitored by the ever-present and omnipresent KGB, which had its eyes and ears on every ship that sailed the distant seas.
===== =====
PART 1. WHY A SEAGULL WALKS ON THE SAND…
Leshka’s childhood smelled of the sea and campfire smoke. There was also the music of Giuseppe Verdi. Leshka’s mum loved classical music, especially opera, and all boys love what their mothers love. Historians claim that the great Italian began studying music and playing the organ in the local church at the age of five. Coincidence or not, when Leshka was five, a family friend, the conductor of the local symphony orchestra, began teaching him to play the violin.
Leshka grew up an inquisitive boy, learning to read at the age of four, and with a good ear for music he found it easy to learn it. When he was not accepted into primary school at the age of six, he cried bitterly, he wanted to learn. But he had to wait another year. He studied at home. The following year he was admitted to school, and in his first lesson, Leshka surprised the teacher by beginning to read the textbook fluently. Two weeks later he was promoted to the second grade. This allowed Leshka to catch up with his friends who had started school a year earlier. But even in the second grade, he was bored. And in the third too. Leshka finished four years of school with honors. They spent that summer in the Caucasus, with his grandfather. For his curiosity and success in his studies, Leshka’s grandfather honored him with a gold family watch. It had Roman numerals on the dial, an antique watch that his grandfather had inherited from his father.
His beloved mother died tragically in September. Leshka had already lost his father. The authorities put him in an orphanage and his childhood was over. All the children in the orphanage are like mad dogs. Leshka got into trouble and realized that in his new life, strong fists would be more reliable than a violin. He began to learn boxing, running five kilometers to training school in the city and soon had a good punch in both hands. Leshka became a biting dog, learning the lessons of survival. He beat his tormentors painfully, and soon even the older pupils began to fear him. After the 8th grade, Leshka was expelled from the orphanage. The headmaster was a kindly uncle, a front-line soldier. He taught chemistry and the orphans nicknamed him Plumbum:
“You ruin discipline and set a bad example for the other pupils,” Plumbum looked at Leshka sternly, “that’s why you’re expelled. If I give you an F for behavior, I’ll have to send you to a work colony. You’ll be lost there. You have studied well, and you have even been an excellent student. So I’ll give you a C-minus and you can decide how you want to live from now on…”. Plumbum handed Leshka the certificate and closed the door behind him.
***
Leshka became fifteen years old. To earn a living and help his old grandmother, he got a job as an electrician’s apprentice in the factory and continued his studies at night school. He had to give up boxing, he got too busy with life things. Leshka punched with both hands and his trainer persuaded him to stay, promising him a sporting career. But Leshka had other plans. He dreamed of the sea, and the next year he enrolled in a nautical school and passed all the entrance exams. The nautical school prepared specialists to work on the merchant ships of the Black Sea Shipping Company. Leshka began a new life, the happy days of a cadet. The cadets sailed from Odessa to Ochakov, to the island of Berezan, and back on paddle yachts. They competed to be the first to cross the finish line, and victory was accompanied by a sweet ache in the strained muscles.
Every six months the cadets were sent to sea for training. They did this on trophy passenger ships sailing from Odessa to Batumi and back. The route was called the Crimean-Caucasian route, but the cadets nicknamed it the Crimean-Kolyma route. For them, the day began with scrubbing the decks, which had to be sanded from rusty sweat to amber glow. Storm waves flooded the ship, which had served all its days, rust flowed on the decks, and every morning for the cadets began the same way. This was their Kolyma. The practical training was a test of fitness for the job, and not everyone passed. The sea loves the strong in body and mind, weaklings have nothing to do there. After returning to Odessa, some of the cadets disappeared running away to their home village. There it is not stormy and the cow’s tits are always full of milk.
(translation in progress. Please come back, later)
Основы навигации им преподавал капитан дальнего плавания Василий Иваныч Волобуев, романтик, влюбленный в море. Он учил мальчишек запоминать румбы компаса, читать лоции, понимать природу течений и приливов, нюхать ветер. Капитан учил их морским приметам: «Солнце красно поутру – моряку не по нутру». «Если солнце красно к вечеру – моряку бояться нечего». «Если солнце село в тучу – жди моряк на море бучу». «Если чайка села в воду – жди хорошую погоду». Или «Чайка ходит по песку — моряку сулит тоску». Эта последняя примета особенно заинтеровала Лешку. И он спросил у капитана о чем тоскует чайка.
Старый моряк улыбнулся: “Видишь ли, Алексей, по преданиям викингов, первых отважных мореходов, души погибших моряков переселяются в этих морских странников. Чайки всегда в море, и когда они реют над мачтами — значит твой корабль на безопасном курсе. Желаю тебе никогда не видеть чайку на песке..”.
Лешка учился читать море, звезды и нюхать ветер. Позже, в своих морских странствиях, он пройдет сквозь тяжелые штормы и ураганы, выживет в Антарктике и в коварных водах северной Атлантики, где в густых туманах у побережья Ирландии моряков подстерегают скалы и рифы. Он на всю жизнь запомнит румбы компасной картушки, которым учил его капитан Василий Иваныч, научится водить морские корабли и сам однажды станет капитаном. Но это будет потом.
Первая Лешкина плавпрактика была на теплоходе «Адмирал Нахимов». Это был исключительной красоты трофейный лайнер, который после войны достался СССР. Законных документов на лайнер у пароходства не было, поэтому за Босфор его не выпускали. Лайнер возил советских передовиков производства по Черному морю.
Богом палубной команды был боцман Степаныч, с виду самый настоящий пират из рассказов Стивенсона, руки-крюки, морда-ящиком. Но душа у Степаныча была золотая. Он любил своих мальчишек и учил их морской профессии, учил жестко. А по другому и не научить.
Ранним утром они подходили к грузинскому порту Поти. Там бухта мелкая, потому причал для судов с приличной осадкой вытянут в море. Штормило и Степаныч загнал всех курсантов в форпик, вязать швабры. Амплитуда качки самая большая в носу судна и именно в форпике она чувствуется по максимуму. Клин клином вышибают, – посмеивался Степаныч. Ну и случилось. Волна в Черном море высокая и крутая, ей простора для разгону мало, не то что в океане. Килевая качка раскачала лайнер и при входе в бухту он прилично долбанулся форштевнем о дно. Хорошо еще что дно бухты илистое, на скальном грунте корпус мог бы и не выдержать. Курсантики вылетали по скобяному трапу из форпика на палубу с вытаращенными глазами. А Степаныч наблюдал своих очумевших подопечных и посмеивался. Сыграли тревогу, приготовились заводить пластырь. Но обошлость, течи не обнаружили. Немцы строили корабли качественно, как и все что они делали.
Был месяц декабрь, сезон хурмы и мандаринов. На местном рынке все эти фрукты стоили дешево, курсанты объедались ими. Лешка был одним из трех рулевых, “белой косточкой”, как называли тех, кто нес вахту в рулевой рубке и на верхнем мостике. Он постучался в каюту боцмана, по служебному вопросу. Степаныч открыл дверь и Лехе в нос ударили ароматы. Вся палуба каюты была заставлена картонками и ящиками с хурмой и мандаринами. Каюта пахла райским садом. Видя его оторопь боцман рассмеялся:
“..Леша, моя жена любит делать варенье из хурмы, вот везу домой новогодние подарки. Почему бы и тебе тоже не сделать такой подарок семье?”.
“..Да нет семьи, Степаныч. Как то не думал об этом” – замялся Леха.
“..Послушай старого дурака, парень, – приобнял его боцман. Купи этого добра на все деньги что у тебя есть, оно же здесь копейки стоит! Продашь в Одессе, в пять раз дороже, мы ведь под самый Новый Год приходим домой. И будут тебе шальные рублики на праздник, на винишко!”.
А ведь Степаныч прав и почему нет, – подумалось Лешке. Он накупил хурмы и мандаринов, на все свои курсантские деньги. В Одессе, в первом же ресторане у него скупили все и просили еще. В карманах захрустели рубли и Лешке уже хотелось вернуться в Поти, повторить покупку. Это был его первый бизнес. Все таки деньги – зараза.
Он стоял ночную вахту, на трапе. Завтра «Адмирал Нахимов» уйдет в Варну. Но без него, у Лешки не было визы. Курица не птица – Болгария не заграница! Но Леху и туда не пускали. Козлы! – он чиркнул спичкой и затянулся сигаретным дымком.
Моросил дождь с ветром, выпавший днем снег превращался в чавкающую под ногами кашу. Такая зима в Одессе. На соседнем причале торчал сухогруз из Бейрута, из его трюма в товарный состав перегружали апельсины, для Москвы. Над причалом висел аромат заморских фруктов. Лешке сверху было видно как один грузчик тащил вдоль состава ящик, явно украл его. И тут залился трелью милицейский свисток. Грузчик бросил ящик и побежал наверх по трапу, прямо на Леху:
“..Слышь, парень, куда бежать, выручай!” Здоровый бугай тяжело дышал, а сзади него по трапу неуклюже карабкался путаясь в длинной шинели мент. Лешка ментов не любил.
“..Перебегай надстройку, там прыгай в воду..” – прошептал он грузчику, указывая путь.
Тот нырнул в надстройку и через пару минут послышался всплеск тела, хлопнул выстрел. Хмурый мент спускался с трапа. Беглец ушел, ночка была темной.
На следующий день Лешка пил с корешами вино в местной бодяге. В углу за столиком здоровяк в плаще улыбнулся ему. Очень он был похож на того грузчика.
Вечером Леха вспомнил ту историю и подумал что лучше все же торговать, чем воровать. Хотя в СССР предпринимательство было наказуемо и все уличные дельцы считались спекулянтами, сидели на одних нарах с ворами. Населению предписывалось работать на заводах и фабриках. Кроме жен и детей партийных начальников, конечно. Эти могли не работать, для них коммунизм уже наступил. Глядя на этих бездельников и все население работало кое-как. В народе говорили: “..они делают вид что нам платят, а мы делаем вид что работаем..”. От аванса до получки денег не хватало, занимали у соседей. Так и жили.
В девяностых годах, амбициозные судоводители утопили «Адмирал Нахимов» на рейде Новороссийской бухты. В результате столкновения с сухогрузом лайнер затонул за 8 минут, из 1243 пассажиров и членов экипажа 423 человека погибли. Гибель лайнера стала крупнейшей катастрофой на Чёрном море в мирное время. Таких “успехов”, какие продемонстрировала подросшая смена судо-вредителей даже советские подводники не добивались в годы войны. Раздолбайство, если не назвать словечком покрепче — это национальная черта.
Лешкина следующая плавпрактика была на пароходе «Крым». В начале своей жизни кораблик ходил на угле, потом его топки переделали под солярку. Старая посудина коптила небо и дымила черными трубами. Наверное пароходик еще перевозил в Турцию врангелевцев. Опять предстоял рейс по знакомой крымско-колымской, от Одессы до Батуми и обратно. Пароход зафрахтовала ялтинская киностудия. Кораблик перекрасили в черно-белый цвет и написали название «Цесаревичъ». В сьемках были заняты известные актеры кино – Николай Крючков и Светлана Светличная.
В море кораблик стонал от ударов волн, все его заклепки и переборки скрипели и как он не затонул одному богу морей Нептуну известно. То был последний рейс ветерана, по возвращению в Одессу его отправили на гвозди. Мадам Светличную Лешка видел лишь один раз, она наверное, стеснялась появляться на палубе. А может ее укачало. Да и киношников курсанты тоже не видели. А вот дядя Коля Крючков всегда был на виду. Веселый и общительный, он любил море, а море и моряки любили его. Большой душевной доброты был человек.
В Ялте, городе ароматного крымского вина, Николай Афанасьевич слегка перегрузил себя да и горячее солнышко видать припекло ему панамку. Курсантики бережно поддерживали его под руки, помогая подняться по трапу на борт. А дядя Коля обнимал их и приговаривал: “..ах вы мои мальчики, мои хорошие..”. Золотой он был мужик. И артист был что надо! И моряк настоящий, его не укачивало!
В Батуми хоронили Надю Курченко – стюардессу местных авиалиний, которая погибла от рук литовцев, угнавших самолет в Турцию. Всех курсантов руководитель плавпрактики отрядил в похоронную процессию. Лешка после смерти мамы не мог слышать вой похоронного оркестра, это было выше его сил. Он сбежал на набережную. Там пальмы развесили свои огромные листья, в них копошились и насвистывали птицы, ароматы моря смешивались с дымом шашлычных. Лешка пристроился в тень, закурил. Мысли были о погибшей Наде: ” Зачем подставилась, дура… Лежала бы смирно на полу, как все пассажиры, сегодня растила бы детишек и улыбалась солнцу. А теперь вместо солнца будет мрак и холод, в котором сожрут ее плоть земные черви и никто о ней не вспомнит. Наверное была пионеркой и комсомолкой. А у всех павликов морозовых конец один..”.
“..Эй, морячок, позолоти ручку, всю правду расскажу”, – прервала его раздумья цыганка. Лешка порылся в карманах и протянул гадалке три рубля, курсантская стипендия за месяц. Как-никак деньги, пачка сигарет стоила 20 копеек, бутылка вина – рубль. Цыганка поводила по его ладони пальцем, затем странно заглянула ему в глаза: “..Иди с богом, красавчик, храни тебя Судьба”, – не взяв его рубли она исчезла, так же внезапно как и появилась. Позже, попадая в переделки, Лешка не раз вспоминал ту цыганку. А тогда он не придал значения ее словам. Его приключения продолжались и он мечтал о Босфоре.
***
Перед строем шести сотен выпускников мореходного училища стояли четверо отличников. Гремел барабан, медные трубы оркестра кидали блики на медали и ордена начальства. Воробьи, напуганные ревом микрофонов, попрятались в листве каштанов.
Отличникам вручали дипломы и направления на лучшие суда Черноморского пароходства. Двоим выпала особая удача, они попали в команду приемки судна из новостроя. Это было как сорвать джек-пот в казино Монако. Командировка на судоверфь в Германию означала такие деньги, на которые можно было купить кооперативную квартиру или автомобиль “Волга”. То есть два месяца – и тебе доступно то, что было недоступно девятьсот девяносто девяти из тысячи твоих соотечественников. Счастливчикам аплдодировали с дикой завистью и напутствовали в новую жизнь. Но направления вручили не всем четверым. Вручавший посмотрел мимо Лешки и отправил его в отдел кадров. Там ему вручили конверт, внутри которого было направление в неизвестную контору “ЧерАзМорПуть”. Располагалась контора неподалеку, за углом, в ободранном одноэтажном здании. Пожилая тетка, открыв пакет, достала из него красный диплом и уставилась на Лешку:
“..Мальчик, тут явная ошибка, иди назад в свой отдел кадров. У нас здесь отстойник, алкаши, контрабандисты.. дно флота!”.
Лешка криво улыбнулся, посмотрел на тетку: “..В бумагах все правильно, оформляйте на работу, пожалуйста.”.
Получив свою путевку в морскую жизнь, Лешка вышел на Приморский бульвар. Отлитый в бронзе основатель Одессы, дружелюбным жестом приглашал его в самое синее море, голуби бесцеремонно, среди бела дня на виду у гуляющих крутили любовь, усевшись бронзовому Дюку на голову. Если смотреть на статую со стороны памятника Пушкину, то свиток в руке графа напоминает торчащее мужское “достоинство”. Наблюдающий социализм с первых дней, граф указывал одной рукой в море и придерживая второй рукой свое “достоинство”, со знанием дела как бы намекал:
“Вот вам море, в море буй
Вместо визы – вот вам х..уй!”
Лешка открыл бутылку пива и улыбнулся бронзовому Дюку. Через два дня лететь в Керчь, где-то там в грузовом порту трет своим ржавым бортом причал его шаланда.
Его лучшим одесским другом был Жорик. Они жили неподалеку друг от друга и учились в одной мореходке, правда, на разных факультетах. Оба любили рок, это были годы знаменитой четверки из Ливерпуля. В мореходке они сделали свою группу, Лешка был в ней барабанщиком. А Жорик любил гитару и она пела в его руках.
Лешке Система не открыла визу, потому что он был детдомовец. На диплом с отличием Системе было начхать. У Лехи не было заложников, на которых Система отыграется, если оказавшийся за пределами страны моряк вздумает не возвращаться. Его другу Жорику Система не открыла визу, потому что по отцу он был еврей. А мама у него была украинка. Таких в Израиле не считают чистокровными евреями. Такова реальность марксизма-нацизма. Нынешним этого не понять.
Наутро, после торжественного выпускного посмешища, Лешка зашел к Жорке. Прихватив еще пару друзей, они прыгнули в трамвай и уехали на десятую станцию Фонтана. Там, в прибрежных скалах, у них была заначка – пара бутылок местного вина и кусок жести, на котором они жарили улов. Вот и сейчас они надергали мидий и наловили крабов. Крабы – глупые создания. Дразнишь его правой рукой, он расставляет свои клешни, пытаясь ухватить тебя за палец. Левой ладонью с тыла прихлопываешь его к песку. Попался, дурачок!
Друг трет глаза. ..Жорка, ты плачешь?
..А, пустое, соль щиплет, – тот смеется.
Лешка знает, что Жорке сейчас так же больно, как и ему самому. Они ныряют в соленое море. Черт с ними, с гебешниками, жизнь продолжается!
КЕРЧЬ.
Землечерпалки чистят и углубляют фарватеры, а шаланды вывозят эту грязь в море и топят в отведенных районах. Капитан шаланды взял у Лешки направление и отправил к боцману. Тот показал койку в четырехместной каюте и сказал быть готовым завтра к выходу на точку, где работает землечерпалка.
Вечером Лешка за ужином, в кругу своих новых друзей. По традиции, он выставил две бутылки водки, за знакомство. Трое были парнями его возраста, пить явно не обучены, быстро окосели. Леха предложил им проветриться, пройтись по набережной.
“..Парни, Керчь бандитский город. Серьезных бандитов тут нет, одна шпана, но лучше не шляться в темноте..”, – буркнул боцман.
На столе лежал камбузный нож для разделки мяса, страшное в своей красоте оружие. После напутствия боцмана Леха не удержался и сунул нож в рукав, на всякий случай.
Его окосевшие напарники заметили это и рассовали по карманам столовые ножи.
“..Парни, не делайте этого, – рассмеялся Леха, – это может напрочь испортить вам жизнь. Я-то знаю, прошел уличные драки, нюхал кровавое дерьмо, которое вы не нюхали..”.
Но пьяным море по колена.
Впереди маячили две киски, завлекали своими задницами. Морячки потащились за ними и девицы скоро завели их в аллейный тупик. А там их поджидали бомбилы:
“..А-а-а, так вы наших девочек обижать? – вылез вперед самый длинный. Доставайте бабки, козлы, вам это будет стоить..!” Он нагло попер на Леху.
Он не знал, на кого попер.
“..Ты, мрачная сука, на одесситов прешь..? Первым на перо сядешь..!” – Леха выхватил нож из рукава. При виде ножа у длинного глаза начали стекленеть. Нож был страшным, а еще страшнее был сам Леха, он уже завелся. Замах ножом правой, удар левым боковым, в голову. Длинный рухнул на асфальт. Один из пьяных Лешкиных дружков подскочил, ударил лежащего ботинком в голову. Это уже позорно. Леха цедит всем отходить и ловить тачку. Длинный валяется без движения, его дружки в шоке, наверное подумали что Леха его прикончил.
“..Паскуды, вам кранты, если двинетесь с места!” – Леху трясет, а те жмутся к стене.
На скамейке притихли наводчицы. Проходя мимо, Леха берет их за патлы и изо всей силы долбает головешками. Те воют от боли. Нет, наверное не получилось изо всей силы. Иначе у них бы мозги вывалились.
РЯДОВОЙ ЧУГУЕВ.
Осенью на шаланду пришла повестка из одесского военкомата. Лехе было предписано явиться, его призывали в армию. В армию виза не требуется. Он приехал в родную Одессу. В кабинете военком уперся кулаками в стол:
” Чугуев, тебе предстоит отдать долг Родине и партии. Тебе оказана честь служить на подводном флоте, в Севастополе. Поскольку ты обученный моряк..!” – закончил он.
Лешка вышел из кабинета, закурил. С долгом Родине он был согласен. А партии он ничего не был должен. Кое-как носил пионерский галстук, в комсомольцах не числился. И теперь отдавать этой партии годы своей жизни, а может и саму жизнь ему не хотелось. К тому же ему нравились надводные корабли и синь горизонта. А с подлодки и с самолета, в случае чего, не спрыгнуть. И он опоздал на призывной участок, на один день. Военком был вне себя от ярости. Он сучил сапогами и обещал заслать Леху туда, где Макар телят не пас. Не обманул.
Поезд стучал колесами сквозь пустынную заснеженную равнину, перелески чернели пятнами, над ними кружило воронье. Ухоженные украинские сады и рощи остались далеко позади. Был ноябрь, в России это уже зима. За окнами мелькали покосившиеся избы, подпертые жердинами и покрытые почерневшей соломой. Наверное в них еще спасались от холода солдаты армии Наполеона. Макар тут телят явно не пас, военком был прав. Лешка попал в 18 век.
Их выгрузили на платформу в захолустье. Тут бабы ходили в фуфайках, мужики месили грязь сапогами и сморкались, вытирая пальцы об штаны. Все были пьяными. Лешка вспомнил курсантов своей мореходки, которые были из России. Они вытирали задницу пальцем и затем палец об стенку в туалете экипажа. Таких отлавливали и заставляли слизывать со стен их художества.
В этом захолустье располагалась воинская часть, в которой Лешке предстояло отдавать долг родине и партии. Командовал батальоном из трех рот майор, а замполитом у него был подполковник, из фронтовиков. Собственно фронтовиком он называл себя сам, награды у него были только юбилейные, явно пересидел войну в тылу. Поскольку он был выше командира части по званию, то его явно задевало что он в подчинении у майора. Кругозор у старого пердуна был узкий и примитивный, в отношениях с рядовым составом из него лезли чванство и амбиции. Молодой моряк, а теперь рекрут поневоле, Леха на политзанятиях дерзил ему провокационными вопросами. Он часто ставил подполковника в тупик, рожа солдафона наливалась кровью и он отправлял Леху на гауптвахту.
В солдатском ремесле Лешка быстро освоил автомат, дневные и ночные стрельбы выполнял на отлично. Регулярно с парнями из спорт-роты бегал десятку километров на лыжах, участвовал в армейских спортивных соревнованиях и дважды побывал на учениях военного округа. Но значка отличника службы ему не дали. Значок предназначался отличникам боевой и политической подготовки, которые считались зомбированными пропагандой и были готовы отдать свою жизнь по первому приказу командира. Лешка был отличником боевой подготовки, но пререкался с замполитом в вопросах политики. И никак не хотел зомбироваться. За что политрук гнобил его на гауптвахте.
В конце лета сборную роту крепких солдатиков заслали на лесоповал в Калининскую область. Леху тоже. Жили они в палатках, в лесу. Стоял август, вода в ведре за ночь замерзала и чтобы умыться, нужно было полчаса держать ведро над огнем костра. Еду доставляли нерегулярно, в термосах было какое-то варево из гнилых овощей и мясных обрезков. Махая два месяца топором на лесоповале Леха понял на собственном опыте так называемый “героизм” комсомольских строек, о котором журналисты трындели на первых полосах кремлевских газет. Работу за комсомольцев на тех стройках выполняли зеки. Пели они не комсомольские, а блатные песни, и вся их жизнь сводилась к выживанию в собачьих условиях.
В солдатской самодеятельности Лешка играл на гитаре и стучал на барабанах, оформлял учебные кабинеты, у него были навыки работы с плакатными перьями и ватманом. Вообщем, был сообразительным. В самом начале службы Лешку направили было на курсы сержантов. Но тот самый подполковник замполит отменил ему учебу и значок отличника боевой и политической подготовки тоже. Лешка был для замполита анархистом и антисоветчиком. К концу срока службы у Лехи накопилось пятьдесят суток гауптвахты, все его отсидки были за пререкания с замполитом. Тот задумал уничтожить непокорного солдата и заслать его в дисбат. И тут особист из особого отдела решил завербовать непокорного солдата в стукачи, напугать.
Однажды вечером Лешку вызвали в штаб. В кабинете командира части его поджидал незнакомый офицер. Как оказалось это был чекист из особого отдела округа.
“..Ты неплохой солдат, рядовой Чугуев”, – гебешник начал издалека.
Отметив старания и успехи Лешки в военных дисциплинах, он перешел к шантажу:
“..Замполит считает тебя злостным нарушителем уставных отношений и антисоветчиком. У тебя 50 суток гауптвахты и ты их все получил за фрондерство. Ты что, против советской власти? Мы можем легко отправить тебя в дисбат. Там тебя научат родину любить..!”. Тут Лешка вспомнил напутствие Плюмбума из детдома.
Ошеломив Леху угрозами, гебешник перешел к вербовке. Он предложил стучать на сослуживцев и на офицеров. Лешка был шокирован такой откровенной наглостью сделать из него стукача. Он растерялся и просил время подумать.
После отбоя, лежа в кровати, Лешка не смыкал глаз. Он знал что в части случались хищения и недостачи. Ворами были старшины, это были вольнонаемные, из местных алкашей. Но Лешке до них не было никакого дела. Стукачей он бил еще в детдоме.
Но тут была армия и она воняла дисбатом, тюрьмой. Поэтому оставался вариант косить под дурачка. Когда гебешник появлялся в части и вызывал Лешку, он отвечал как те три обезьянки — не видел, не слышал, не знаю. И гебешник наконец отстал.
А тут и дембель подошел.
Вечером Леху вызвали в штаб. На этот раз с ним говорил командир части:
“..Рядовой Чугуев, буду откровенен. Если отправлю тебя в дисбат, на чем настаивает замполит, то мне задержат очередное звание, звезду на погоны. И неизвестно, на какой срок. Поэтому, скажи спасибо судьбе за то, что твоя служба подошла к концу. Получен приказ о демобилизации вашего призыва. Для тебя будет лучше, если ты исчезнешь прямо сейчас!”. Майор выдвинул ящик стола и протянул Лешке пакет: “..Здесь твой военный билет и предписание в военкомат по месту твоего призыва. Твоя служба закончена. Даю тебе на сборы пятнадцать минут и пошел вон из армии!”
“..Есть идти вон из армии, товарищ майор! Мне десяти минут хватит!”
Леха одной рукой отдал честь, другой схватил пакет, крутанулся на каблуках и вылетел из кабинета.
В одесском военкомате Лешке поставили отметку в военном билете, он был зачислен в запас. И вышел на родной Приморский бульвар. Море слепило синевой. И небо было цвета моря. Лешка улыбнулся бронзовому Дюку и ему показалось что тот ему подмигнул. И стало так хорошо на душе! Ведь он дома и его море плещет рядом!
Он пришел в свою мореходку, нашел командира группы: “..Валентин Степаныч, что мне делать? Я же моряк, в океан хочу!”. Они вышли на задний двор покурить.
“..Леша, тебе уже двадцать. У тебя за плечами детдом, мореходка, армия. С такими университетами ты должен знать мир в котором живешь, лучше любого из твоих сверстников. Но вижу что ты как был наивным донкихотом, так им и остался!” – командир затянулся дымом сигареты.
“..Пойми одну вещь, Леша, – продолжал он. Родных у тебя нет, потому Система тебе не верит. Насмотревшись нормальной жизни за морями, ты однажды сбежишь, тебя ведь ничто здесь не держит, ты как вольный ветер. Короче, хочешь увидеть Босфор – женись и сделай системе заложника! – он хлопнул ладонью Лешку по колену и заканчивая разговор добавил, – и забудь об этом гнилом черноморском пароходстве, там одни барахольщики и стукачи. Иди в китобойку! Там всегда нужны настоящие моряки. Там ты пробьешься!”.
Лешка усмехнулся: “..Валентин Степаныч, я помню ваше напутствие, Вы написали его на обороте моей выпускной фотографии: “Ты правильно сделал свой первый шаг. Пусть будет второй таким же!”
“..Так вот и делай этот шаг, Леша!” – улыбнулся ему командир роты.
Жизнь показала, что командир дал Лешке верный совет. Спустя месяц он женился, а с рождением сына подал документы на визу, в китобойку. Из отдела кадров управления ему вскоре сообщили, что нужна также характеристика из воинской части, в которой он служил. Лешка вспомнил замполита, пятьдесят суток гауптвахты и у него заскребли кошки на душе. Но делать нечего, поехал.
Вокруг воинской части ничего не изменилось — те же сапоги, та же грязь, пьяные рожи баб и мужиков. В штабе он постучал в дверь кабинета замполита. За столом сидел молодой капитан, тут явно произошли перемены.
“..Чугуев Леша, я тебя помню и твою гитару тоже!” – улыбался ему капитан. Он раньше был командиром второй роты. Они болтали о том о сем, пока девушка-лейтенант стучала на машинке в соседнем кабинете характеристику для Лешки.
“..Да, как видишь у нас перемены!” – капитан смотрел в окно. Ты это прошел и я могу тебе о них сказать. Тот подполковник, что донимал тебя, оказался кляузником, он писал в политотдел округа доносы на наших офицеров. Приезжала комиссия. Кляузника отправили в отставку. Наш командир получил погоны подполковника, его тоже перевели в другое место. Так что жизнь продолжается, Леша. Тебе нужно еще заехать в политотдел округа и там припечатать характеристику. Удачи тебе, парень!” – он подписал характеристику и пожал Лешке руку.
Спустя несколько месяцев Леха получил вызов на собеседование. Управление Антарктического Китобойного и Рыболовного Флота находилось на Дерибасовской, в самом центре Одессы. В кабинете на него уставился мордатый чекист:
“..Партия оказывает тебе доверие, моряк. Мы тебе даем допуск и надеемся что ты нас не подведешь”.
Лешка долго ждал своего моря. Сейчас они одалживали ему его. В обмен на сына-заложника. Суки!
АТЛАНТИКА.
Лешка был зачислен в команду рыболовного траулера. Предстоял рейс в Атлантический океан, к самому югу африканского континента. Рано утром Леха стоял вахту со старпомом, по курсу был Босфор. В проливе у Лехи колотилось сердце, он видел перед собой другой мир – минареты, собор Святой Софии, белоснежные виллы. Лодки и маленькие паромчики сновали от одного берега к другому, не обращания никакого внимания на их траулер. Отовсюду неслась музыка. На азиатском берегу начинали строительство моста, который скоро соединит Азию с Европой. Сменившись с вахты Лешка наскоро выпил свой чай и поднялся на пеленгаторный мостик. Босфор не отпускал, Леха вертел головой, он попал в другой мир. Далее было Мраморное море, за ним пролив Дарданеллы. Вода была цвета бирюзы, а острова пахли цветами и хвоей. Таких ароматов нет в Черном море. Ночью Лешка уснул сразу и спал спокойно. Его мечта сбылась.
Там, за Босфором
В Мраморном море
Утонула однажды луна
В Мраморном море
В дымке Босфора
Пахнут ромашками острова
Там за Босфором
В ромашковом море
Живет душа моряка
Пахли губы ромашками
Целовали пьяно меня
Не знал что она русалка
Утонул в том море и я…
Океанские рейсы у рыбаков долгие, по полгода без земли. В библиотеке управления Лешка запасался книгами. Брал с собой сочинения классиков, поэтов, философов. Женщина-библиотекарь узнавала его, отмечала аккуратность и предлагала редкие книги. В море Лешке было намного спокойнее, чем в людском муравейнике на суше. В море была любимая работа и книги. Но Система следила, дышала в затылок. На каждом судне был первый помощник, он же помполит или «помпа». Ну как в Красной Армии в первые годы советского режима при командирах полков были комиссары из ЧК. На траулере помпа был точной копией армейского подполковника. В его задачу входила слежка за всеми членами экипажа. По возвращению из рейса помпа сдавал в особый отдел подробный письменный отчет. За то что Леха не забивал козла в компании, предпочитая этому книги, помпа писал ему в характеристику «необщительный». Это означало что раз Леха не такой как все советские моряки, то стало быть себе на уме, подозрительный тип.
Помпа был еврей. Заведующим продовольственным ларьком или завпродом тоже оказался еврей. Лешка вспомнил своего друга Жорика, которому не открыли визу по национальному признаку. У Жорки умерла мама, чудесная была женщина. Чтобы он не спился, отец увез его в Израиль. Хотя мама у Жорика была украинка, наверняка даже в Израиле его не признавали за своего. Лешка окончательно потерял контакт с другом.
Этим же прохвостам не только открыли визу, но и посадили на денежные должности. Мореходок они не заканчивали. Они пролезли, потому что пошли в обход. А Жорик шел напрямую, потому у него не получилось. Многие считают их умными. Но хитрость и изворотливость, присущая им не требует ума. В этом Лешка убеждался много раз. В советском социализме воровали все, у кого была возможность украсть, но эти всегда были первыми. Перед рейсом завпрод на выделенном ему грузовичке мотался по городским базам, получая снабжение здесь и там. Запас продовольствия на полгода для команды 80-100 человек – это тонны мороженого мяса, полный ассортимент консервов, колбасы, черная икра и армянский коньяк для капитанских приемов, много другого. У завпрода была возможность продать налево, обменять здесь и там. У жулика всегда бегают глазки. У этого завпрода они бегали. Лешка считал что таких можно вешать на рее через одного, без суда и следствия.
Помпа в судовой роли значился первым помощником капитана. Но моряком он не был. Это был гебист, пес режима. Проводил обязательные для всех политинформации, следил за каждым моряком, вербовал стукачей, шпионил в иностранных портах, фотографируя военные корабли и объекты. После рейса он сдавал свой подробный донос в особый отдел управления. За это получал капитанскую зарплату, которую ему зарабатывали рыбаки, на которых он стучал.
Одного такого Лешка знал лично, они были соседями, жили в одном микрорайоне. Имея доступ к служебной информации, этот грабил квартиры моряков, находившихся в рейсе. Его жена была напарницей, стояла на шухере, пока муж набивал чемоданы ворованным добром. Семейный бизнес. В рейсе он читал экипажу лекции о морали советского человека, о чистой совести и тому подобную чушь.
Когда он попался на краже, его убрали тихонько. Без суда и огласки перевели в другое место. Система своих не сдает.
Закончив промысел рыболовные траулеры заходили на пару дней в Лас Пальмас, на Канары, бросали якорь на внешнем рейде. Команде выдавали немного валюты, чтобы купить барахла или как это у моряков называлось «отовариться». Моряков разбивали на группы и когда в город на катере уходила одна половина экипажа, вторая занималась косметикой траулера, замазывая краской ржавые борта.
В каждой группе были стукачи, как правило из партийных. Так и ходили группами, от магазина к магазину. Шаг в сторону мог расцениваться попыткой к побегу, стукачи обо всем докладывали помпе, ну а тот писал донос в особый отдел. Набив авоськи барахлом, группы тащились строем в порт и местная публика потешалась, глядя на дикарей из коммунистического рая. На борту моряков ждала досмотровая комиссия во главе с помполитом, они выворачивали авоськи, рылись в купленных тряпках. Так было на всем советском флоте.
Однажды, в ожидании подъема очередного трала, смена сидела в рыбном цеху, моряки курили и трепались о том о сем.
“..Пока мы тут ждем, помпа свою рыбку ловит, – сплюнул один. Шмонает наши рундуки, контрабанду ищет. Я его на этом застукал, в своей каюте”, – он зло погасил окурок.
“..Ну так чего треп разводить, пошли к капитану!” – привстал Лешка.
Смелых нашлось пять-шесть человек. В каюте капитана они все сникли. Лешка излагал общую жалобу один, остальные сидели, опустив глаза. Этим своим молчанием они его и подставили. Капитан выслушал жалобу, вызвал помпу и старпома, предложил повторить жалобу в их присутствии. После этого отпустил всю делегацию. А Лешку попросил задержаться.
Леха был старшим рулевым и в сложных условиях всегда был за штурвалом. Кэп уважал его как опытного моряка. Но Леха не знал что у кэпа были шашни с буфетчицей. Об этом знал помпа и капитан был у него на крючке.
Кэп был краток: “..Леша, ты хороший моряк, но не подбивай команду на бунт..”.
После этого Лешку вызвал к себе в каюту помпа. Брызгая слюной он шипел что диктатура пролетариата в СССР не отменена. На что Лешка улыбнулся и спросил кто из них здесь этот самый пролетариат? Бездельник, который проводит нелегальные обыски и пишет доносы? Или стоящий перед ним матрос траловой команды, который работает на карман бездельника? Лешка повернулся и вышел. Это был вызов.
Вахту он нес со старпомом, опытным моряком. На траулерах не предусмотрена должность четвертого помощника капитана, но Лешка им был, не в судовой роли, а по факту. Звали старпома Феликс, у него была богатая практика работы в северной Атлантике. Лешке он доверял работать с картами, лоциями, приборами, обучал карте звездного неба и работе с секстаном. Они рвботали в тандеме, используя систему Loran-С выводили траулер на рыбные косяки. Вычерчивая на кальке рельеф морского дна, они знали рыбные места и какими курсами нужно по ним тралить. Во многом благодаря своему старпому Лешка впоследствии стал хорошим штурманом, закончив еще одну мореходку, снова с «красным» дипломом.
А после того случая помпа собрал парт-актив на котором требовал от всех подписать его донос, закрыть Лешке визу. После собрания, на ночной вахте старпом долго молчал, потом сказал:
“..Леша, хочу чтобы ты понял кто есть кто. Фронду замутили матросы, но в каюте капитана они струсили и подставили тебя. Они этим показали что не друзья тебе, так чего ты рвешь за них задницу?”.
Днем траловый мастер шепнул Лешке, что на том парт-активе в ответ на требование помпы старпом потребовал закрыть инцидент или закрыть визу и ему тоже. Такая закрутка уже могла и помпе стоить карьеры. У старпома были связи в конторе. И помпа замолк.
По приходу в порт на судно из управления неслись чиновники. Нагло, не обращая внимания на жен и детей, встречающих своих мужчин вернувшихся из долгого рейса, чиновники требовали отчетов. Хотя никакой срочности в этом не было, отчет мог потерпеть до завтра. Но чиновники мчались на борт с одной целью – успеть получить взятку заграничным тряпьем. Пока моряк не успел увезти это домой.
От капитана и ниже, штурман, механик, каждый, кто подлежал бумажной отчетности – покорно вкладывал долю в разинутый портфель хапуги. Если взятка была неувесистой, чиновник запросто мог заменить моряка более послушным. Система поборов вынуждала моряков рисковать, привозя барахла сверх таможенной нормы.
В Лас Пальмасе, по ночам местные жители на своих лодках привозили на рейд дешевую выпивку и различные товары, обменивали это у советских моряков на цветной металл. В городке моряки покупали джинсы, мохер для вязания модных тогда шляпок и кофточек, косынки и шарфики с люрексом и прочий ширпотреб. По приходу в свой порт все это барахло у них оптом скупали цыгане. Порт — режимная зона и как цыгане проникали на его территорию, а затем вывозили тюки товара не было загадкой. Цыгане давали взятки охране. Контрабанда была для цыган бизнесом, а для рыбаков компенсацией за риски в опасной работе. Моряки прятали контрабанду за обшивку и в разные ниши, а таможенники и пограничники с собаками ее искали и часто находили. За найденную контрабанду всю команду лишали премиальных и это была значительная потеря. Поэтому моряки напрягали всю свою изобретательность, чтобы контрабанда не была обнаружена. Ну а стукачи помполита ночами не спали после стоянки судна в иностранном порту, вынюхивали и высматривали. Так и жили в социалистическом соревновании кто кого.
В Севастополе, у валютного магазина для моряков, Леха предложил джинсы симпатичной молодой женщине. Он не признал в ней популярную певицу, местные фарцовщики подсказали. Это оказалась София Ротару, она жила в Ялте и иногда навещала севастопольский торгсин, единственный в Крыму магазинчик с заморскими товарами. Красавица застеснялась и быстро прошла мимо. А зря, джинсы бы хорошо облегали ее попку. Таких штанишек в том торгсине она точно не нашла!
К Лас Пальмасу у Лешки была любовь с самой первой его встречи с этим райским местом в океане. Для советских рыбаков, после шести месяцев изнурительной опасной работы, заход в Лас Пальмас был посещением земного рая. На подходе к островам, едва горы начинали синеть на горизонте, эфир заполняли звуки мелодичной испанской музыки, ее не услышать у африканского побережья Центральной и Южной Атлантики. А на улицах и пляжах курортного городка шумела диковинная жизнь, какую не увидеть в советском телевизоре.
В той стоянке старпома откомандировали в шипчандлерскую фирму “Совиспан”, сделать заказ на партию продовольствия. Вторая половина названия подразумевала испанцев. А первая половина состояла сплошь из советских гебешников. Старпом прихватил с собой Лешку. Закончив дела они сделали остановку в портовой таверне. Там шумела морская братия и они заказали по стаканчику рома. Тут к ним подошел старик. Он услышал их речь и заговорил на ломаном, но вполне приличном русском языке. Оказалось, что его старший брат попал в Россию, когда в Испании горела гражданская война, прожил там много лет и вернувшись на родину, научил русскому языку и своего братишку. Предложенный стаканчик рома был принят стариком с благодарностью и он им рассказал историю.
“..Давным-давно Канарские острова принадлежали Кастилии, – старик почмокал губами, отпив из стаканчика. Португалия враждовала с Кастилией, между ними было соперничество за океан. В те давние времена испанцы искали пути к островам на которых произрастали пряности. Те острова были где-то в Индийском океане путь к ним искали Колумб и Магеллан и они оба начинали свои плавания отсюда, от наших Канарских островов. И сюда же корабли Колумба возвращались из своих плаваний, с золотом и драгоценными камушками, сокровищами Нового Света. В Испании им нужно было делиться награбленным с королем, но кому охота отдавать свою добычу за просто так? Моряки закапывали золотишко в наших горах, в надежде вернуться. Но мало кто из них имел тот шанс. Потому что где золото – там и грабители. В 1553 году французские пираты пограбили в Колумбии и на Кубе, а по пути домой напали на Лас Пальмас, в котором мы сейчас пьём ром, – крякнул старик. Главным у них был пират по кличке «Тумба», у него была деревянная нога. Здесь им пофартило, они захватили в порту богатый корабль и почистили наш городок. Головорезы дебоширили и пьянствовали, отнимали золото у местных богатеев. Кто успел, тот спрятал свои монеты в горах. Пираты таких пытали и многие не вынесли пыток, умерли. А спрятанное золотишко так и осталось в земле, во-о-н там, – он ткнул пальцем в синеющие верхушки гор…”
Вечерело, катер уносил их на рейд, в небе Лас-Пальмаса загорались звезды, и бриз, срывая соленую пену с волн, швырял ее в их разгоряченные лица.
Ночью Лешке снились цветные сны, в которых орали попугаи. Наверное от их криков у него с утра была тяжелой голова и хотелось промочить глотку. Он вспоминал рассказ старика в таверне и с тоской думал о том что все нынешние моряки подневольные люди, а вот пираты были свободными и некоторые даже обрели бессмертие. Тот же Ле Клерк по кличке “Тумба” был увековечен Робертом Стивенсоном в образе Джона Сильвера в его романе «Остров сокровищ». А вот его, Леху Чугуева, четвертого помощника рыболовного траулера никто не вспомнит и в эти тяжелые минуты не притаранит бутылочку холодного пивка.
За Гибралтаром их встретила Средиземка, пошли знакомые места. Ранней весной острова Эгейского моря пронзительно пахнут миртом и хвоей. Таких ароматов нигде больше нет. В Босфоре засуетились стукачи, следили чтоб никто не спрыгнул за борт, не сбежал. Помпа прятался под шлюпкой, украдкой щелкал фотоаппаратом, снимая военные корабли НАТО, готовя доказательства своей собачьей преданности гебешному начальству.
За Босфором их встретило море, самое синее в мире. Но для Лешки оно было черным. Потому что там, на одесском берегу, их ждали пограничники, со своими собаками. Там была Родина – мачеха. Которая ему уже порядком надоела…
© Copyright: Вальтер Мария, 2024
Свидетельство о публикации №224010100854
Конец Первой Части.
Outstanding feature